И как ей это удается? - Страница 36

— Вот она, моя Кэти! Ну?! Что я говорил?

— Спасибо, Джералд, — скороговоркой благодарю я охранника. — Папа сегодня не в форме. Я им займусь. — И тащу Джо на выход, глядя прямо перед собой, чтобы избежать жалостных взглядов — вечного проклятия семьи Редди.

Оказавшись за пределами «ЭМФ», предлагаю отцу посетить кофейню на Чипсайд, подальше от орбиты вращения коллег, но он тянет меня в соседний «Кингз Армз». В древнем пабе, куда еще Диккенс захаживал, пол посыпан опилками, а у школьного возраста официантки с ослепительно белой кожей язык украшен стразами. Садимся за угловой столик, под портретом краснощекого графа; отец — с двойным виски и пакетиком арахиса, я — с бокалом горького тоника. Мама всегда пила «Биттер лемон»: поначалу просто безалкогольный напиток, позже он превратился в состояние души.

— Ну и как там крошка Эмма? — Отец дышит на меня убийственной смесью ароматов: «Джонни Уокер» и вареные яйца, если не ошибаюсь.

— Эмили.

— Ага, Эмили. Должно, семь стукнуло?

— Шесть. Будет. В июне будет шесть, папа.

Он кивает, довольный. В самом деле, шесть, семь — невелика разница.

— Ну а парнишка? Джулия говорит, весь в меня. О господи. Ни один, даже самый дрянной или вовсе отсутствующий родитель не прочь поймать кайф от своего следа в генетическом фонде человечества. Я сверлю злобным взглядом пузырящуюся воду в бокале. Сама мысль о том, что какая-то залетная спираль ДНК с автографом Джо Редди раскручивается в моем мальчике…

— Бен похож на меня, папа.

— Во! И я ж о том. Мы с тобой, рыбка, завсегда были одно. На лицо не подкачали, счет уважаем, маленько норовисты, э-э-э? — Он ополовинивает виски и набивает рот арахисом. Перебор во всем. В этом мы точно похожи. — Чё ж не спросишь папочку про жизню? Во-она куда к дочурке-то притопал.

Акцент уроженца северных графств так очевиден — хоть ножом режь, но слышится в нем и примесь напевных ноток Корка, откуда родом его мать. Неужели и я когда-то говорила так же? Если верить Ричарду, в первые дни знакомства он меня с трудом понимал, но я довольно быстро сменила северный выговор на столичный и накрепко запомнила, что вместо слова «зад» лондонцу следует говорить «попа» или «пониже спины». Детям своим я тоже говорю «попа», всякий раз спотыкаясь на этом гладком, жеманном словце, будто и у меня, как у нашей официантки, пирсинг во рту.

Папа желает облегчить себе задачу, ради которой он ко мне «притопал», да только я не желаю ему помогать. До сих пор помню, как он, слюнявя пальцы, пересчитывал десятки, что я выделила ему со своей первой зарплаты. И это родной отец. Нет уж, хочет денег — пусть сам попросит.

— Повторить? — Официантка конфискует пустые бокалы.

— Нет.

— Ага ж, мне то же самое, и себе плесни, куколка.

Девчонка вспыхивает и на глазах подтягивается — эффект от улыбки папули я наблюдала не раз. Он был когда-то красив, мой отец. Не просто хорош, а именно красив, и потому гниение, а не расцвет стало его уделом. «Тайрон Пауэр», — любовно поглядывая на него, бормотала бабушка, и я, по молодости лет не знавшая старых голливудских звезд, думала, что это не имя, а тот заряд, который получали люди в присутствии Джо Редди. Заряд неуправляемый, но и неотразимый. Я разглядываю отца, пытаясь увидеть то же, что и все остальные: опухшее лицо, нос и щеки в красных прожилках, все еще длинные ресницы, обрамляющие, если верить маме, когда-то самые синие глаза на свете: омуты цвета ультрамарина, куда и канули обаяние его и ум. «Дамский угодник» — так отозвался о нем мой первый приятель. Папаша твой — находка для баб, Кэш. Видела бы ты его в субботу с красоткой Кристиной. Боже, как я краснела при каждом упоминании о похождениях отца.

— Ну-ка, поглядим, чего моя дочурка на это скажет. — Пошарив под столом, Джо вытаскивает из пакета черный пластиковый файл, откуда на свет божий являются несколько прилично измусоленных листов миллиметровки. На одном из них изображено нечто мордастое, пухлое, с разбросанными прямоугольными крыльями. Хорошо, что коровы не летают? Переворачиваю рисунок вверх ногами — ясности не добавилось.

— Что это?

— Первый в мире биологически разлагаемый подгузник.

— Ты ничего не смыслишь в подгузниках.

— Теперь смыслю, рыбка.

Без отступления не обойтись. Поясняю: в сфере изобретательства у моего отца немалый опыт. На свете немного найдется вещей, которые бы он не изобрел лично, этот величайший из непризнанных гениев. Мы с Джулией были еще совсем маленькими, когда он сварганил лунные камни — ноздреватые комья смолы, на рынке в Честерфильде шедшие как сувениры с «Аполлона-11». Только представьте себе, мэм, — вы держите в руках тот самый камень, который привез с Луны Нелл Армстронг! Улетали эти комья, надо отдать папе должное, в два счета. Позже, когда лунные страсти поутихли, инопланетные папулины творения украшали ванные, избавив многих дам от мозолей, нажитых в цехах и мастерских.

Затем появился пугач для котов, любителей таскать в дом мышей и прочую гадость. Идея сама по себе была неплоха, вот только коты гибли от удушья в тисках пружинного механизма. Бывало, папуля и чужие изобретения повторял, как в случае со специальной повязкой на глаза для безмятежного сна пассажиров во время полета, которую он придумал, ни разу в жизни не ступив на борт самолета.

— Джо, — осторожно намекнула мама, — по-моему, такие штуки в самолетах выдают…

Но подобные мелочи Джо не трогали. Не хватало еще, чтобы бабьи придирки задушили новаторскую мысль. В нашем доме отец был метлой, а мама — щеточкой для пыли и мелкого сора.