И как ей это удается? - Страница 80

— Каникулы, знаете ли.

Еще как знаю.

В агентстве нет свободных нянь, кроме одной, новенькой. Хорватка. Восемнадцать лет. С английским туговато, но девочка сообразительная. Очень любит детей.

Что ж, лиха беда начало. Пытаюсь вспомнить, на чьей стороне в балканской резне выступала Хорватия. Кажется, на войне они союзничали с нацистами, а теперь перевоспитались. Или наоборот? Соглашаюсь побеседовать с хорваткой. Завтра же.

— Как ее зовут?

— Крыся.

А ты чего ждала, Кейт? Не забудь вызвать крысолова. Почему он, спрашивается, так и не появился? Эмили, до сих пор поглощенная беседой с Пегасом, стучит меня по коленке:

— Мам! Уинстон говорит, на небе, если захочется есть, можно наклониться и откусить от облака. Они сладкие, будто сахарная вата. Все ангелы так делают! — Дочь сияет. Мой таксист справился лучше меня.

Элис живет в шикарном особняке на границе Королевского парка: успела въехать в престижный район до того, как дом с четырьмя спальнями и террасой подскочил в цене до стоимости штата Колорадо. Едва сделав шаг через порог, Эмили радостно бросается к Нэту и Джейку, зато Бен при виде незнакомых лиц цепляется за мою правую ногу, как моряк за мачту в десятибалльный шторм. Мне надо бежать, но приходится потратить еще несколько минут на униженные извинения перед няней Джой — та подозрительно косится на истеричного ребенка, явно гадая, во что сегодня вляпалась. В конце концов я стряхиваю с себя Бена и вылетаю из дома в сопровождении его безутешных криков.

В «Пегасе» пытаюсь проглядеть «ФТ» — на совещании желательно быть в курсе финансовых новостей, — но не могу сосредоточиться. В ушах стоит плач Бена. Уинстон поглядывает на меня в зеркало, но голос подает только на развороте Олд-стрит:

— Сколько вам платят, леди?

— Не ваше дело.

— Пятьсот? Тысячу?

— Зависит от бонуса. Но в этом году на бонус рассчитывать не приходится. Не выгонят после июньского обвала — и на том спасибо.

Уинстон лупит обоими кулаками по рулю в меховой обмотке.

— Шутите?! Они ж из вас кровь пьют. Это, девушка, рабством называется.

— А что делать? Слышали такой термин — основной кормилец в семье?

— Тпр-ру. — Он жмет на тормоз: по «зебре» неспешно семенит монашенка. — И как на это смотрит хозяин? Такие штуки здорово портят парням здоровье. Которое в штанах.

— Намекаете, что размер моего заработка снижает сексуальные возможности мужа? Вы это серьезно?

— Вполне. Детей-то все меньше и меньше, верно? А пока дамы не работали, все было в норме.

— Поищите причину в избытке эстрогена в питьевой воде.

— Поищите причину в избытке эстрогена в Сити.

Он вовсю ухмыляется, со спины видно, как уши шевелятся.

— Да ладно вам. Конец двадцатого века на дворе.

Уинстон мотает головой, поднимая в салоне клубы золотистой пыли. Будто фея из сказки, как сказала моя дочь.

— Без разницы, леди. У мужиков часы одно время показывают. Сказать какое или сами догадаетесь?

— Мне думалось, человечество переросло всю эту пещерную муть.

— Вот где такие, как вы, и прокалываются. Дамы-то переросли, а мужики с собой прихватили, чтоб было чем вас в койку заманивать. Ну-ка, попробуйте.

Он швыряет мне бронзового цвета круглую коробочку, знакомую с детства, — леденцы от укачивания. Мы с Джулией, помнится, обожали карамель «Персик», со вкусом жестяных бубенцов, а получали только эти. Мама считала их идеальным средством от тошноты, поэтому для меня они навсегда связаны с укачиванием. Шелест бумажных пакетов, спринт в ближайшие кусты, спазмы в желудке, мерзость во рту.

Мы уже петляем по стеклянным каньонам Сити, где висит сиреневое марево лета. В коробочке я обнаруживаю шесть аккуратных самокруток. Откашлявшись, гундошу на манер диктора Радио-4: «В области наркотиков политика компании предельно ясна: употребление любых нелегальных веществ в здании „Эдвин Морган Форстер“ и ближайших окрестностях категорически запрещено. В случае…»

Время уходит!

— Огонька не найдется, Уинстон?

11.31

Подготовка к совещанию сведена на нет свистопляской строчек в «Уолл-стрит джорнал». Проклятый текст устроил джигу перед глазами. Самочувствие ни к черту. Голова кругом, как у старой девы после бокала шерри из кладовой викария. Дети отлучили меня от запретных радостей, если не считать лишнего глотка «калпола» в минуту отчаяния.

До конференц-зала добираюсь успешно, но его стены вздумали играть в прятки и растворяются в бесчисленных отражениях самих себя. Меняя слайд, я всякий раз вынуждена хвататься за край стола и дожидаться, пока качка успокоится.

Открыв рот, чтобы обратиться к дюжине собравшихся в зале менеджеров, слышу вполне уверенный женский голос, но вот беда — ни хозяйка этого голоса, ни предстоящая речь мне неведомы. Зато эпохальные решения «ЭМФ» я принимаю в два счета.

Облигации или обыкновенные акции? Нет проблем. Внутри страны или в Японии? Только идиот засомневается.

Совещание в полном разгаре, когда Эндрю Макманус — шотландец, регбист, плечи шире дивана — с чувством собственного достоинства покашливает и объявляет, что вынужден откланяться, поскольку у его дочери Катрионы сегодня «Водный праздник» и он клятвенно обещал поприсутствовать. Вообразите, никого это не удивляет. Ни один юнец, рассчитывающий когда-нибудь обзавестись детьми (если, конечно, «порше» начнут выпускать в комплекте с устройством для смены подгузников), даже бровью не ведет. Отцы семейств обмениваются самодовольными родительскими ухмылками. Момо — пора бы тебе уже поумнеть, девочка! — тоненько выдыхает: «Как ми-и-ило». Даже Селия Хармсуорт изображает на царственной физиономии подобие улыбки: