Обожаю этот храм. Люблю его древнюю прохладу, что наполняет твои легкие, стоит только ступить внутрь, — мне всегда казалось, что это дыхание святых. Мне было лет семь-восемь, когда я зашла сюда впервые, с липкими от сахарной ваты губами, и до сих пор эта воздушная сладость навевает воспоминания о Сент-Дэвиде. Я видела пышные Нотр-Дам и Сент-Пол, но Сент-Дэвид по-прежнему дорог моему сердцу. Его величие — в миниатюрности: размером храм чуть больше сарая. Я бы не удивилась, увидев у купели бычка или ослика.
Сент-Дэвид — одно из немногих мест на земле, призывающих меня к молчанию, и я вдруг понимаю, что отвыкла от тишины. Безмолвие скорее гнетет. Собор вечен, время ему неведомо, а моя жизнь… моя жизнь и есть время. Я одна, Рич увел Бена с Эмили в церковную лавку. Мольба, которую никто не слышит, слетает с моих губ: «Помоги!»
Просить Всевышнего (а ты в него веришь?), чтобы вытащил тебя из бедлама, в который сама себя загнала? Отлично, Кейт, отлично.
На стене напротив висит мемориальная доска в честь местного вельможи. «Памяти Томаса Как-то-там и relict Ангарад». Relict? Это что же — реликт? Надо будет у Ричарда спросить, он в латыни смыслит. Нормальное образование получил как-никак, в отличие от того винегрета, которым пришлось довольствоваться мне.
С городом собор связывает прянично-вычурная, головокружительной крутизны лестница. Тяну коляску наверх — колени подкашиваются, очередная ступенька отдается колотьем в паху. Рич несет на плечах хнычущую Эмили. Что ты за мать, Кейт? Ребенок без еды, если забыла, — как машина без топлива: дрожит и замирает.
Кафе на каждом шагу, но мы тащимся по улице, заглядывая в окна, проверяя заведения на предмет лояльности к детям. Коляска въедет? Старичков нет, которым Бен, извозившись, испортит аппетит? Британия по-прежнему страна не для детей: шаг в сторону от «Пицца-экспресс» — и вам обеспечены те же враждебные вздохи, что сопровождали в детстве меня и Джулию.
Останавливаем свой выбор на нарядной кафешке, где полно таких же, как мы, дерганых родителей, находим столик в самом дальнем углу. От сброшенных на спинки кресел мокрых пальто валит пар, как от коров на морозе. Прослушав в моем исполнении меню, Эмили во всеуслышание заявляет, что ей ничего не подходит. Юная леди желают макарон.
— Можно приготовить быстрорастворимую вермишель. — Официантка, добрая душа, явно привыкла к капризам клиентов.
— Не хочу вермишель, — скулит Эмили. — Хочу пасту по-итальянски.
Нахалка столичная. А кто виноват, Кейт? Благодаря тебе она с пеленок ни в чем не знает отказа. Сама ты, между прочим, пасту только в девятнадцать попробовала. Помнишь: Рим, spaghettiallevongole— клейкое варево из иноземных ракушек и увертливых веревок, сущая пытка для челюстей.
Неужели все мои труды, все, чего я в жизни добилась, приведут лишь к появлению в обществе еще двух пресыщенных снобов — наподобие тех, что доводили меня в колледже?
Рич режет на маленькие кусочки уэльские гренки с сыром, когда мой мобильник надтреснуто пищит. Сообщение от Гая:
...Финан-вый кризис в Турции. Рода и Р К-К нет. Девальвация? Турцк акции в коме. Действия?
О черт! Выпрыгиваю из-за стола, расталкиваю народ, наступаю на Лабрадора, вылетаю на улицу. Мобильник к уху — опять пищит, на этот раз сообщая о севшей батарее. Сигнала нет. Какой сюрприз. Ты ж в Уэльсе, Кейт. Назад, в кафе.
— Телефон есть?
— Чего? — Официантка хлопает ресницами.
— Телефон? Позвонить можно?
— А-а-а! Есть! Только не фурыкает.
— Факс?
— Ага, факт.
— Факс-с-с! Аппарат такой! Мне нужно срочно послать сообщение.
— В канцтоварах, может, есть.
В канцтоварах факса нет, но, «кажется, есть в аптеке». В аптеке факс есть, но без бумаги. Бегом обратно в канцтовары. Закрываются. Тарабаню в дверь. Умоляю. Беру упаковку в пятьсот листов, из которых мне нужен ровным счетом один. Пулей назад в аптеку. Привязанной к прилавку ручкой строчу ответ:
...Гай, НЕПРЕМЕННО оцени вероятность падения турецкого рынка и взыскания двухтысячного процента. Можем заработать кучу денег. Но можем и проиграть на обесценивании акций, если турецкая валюта девальвируется.
1. Сколько у нас в Турции?
2. Что творится на рынке? Непосредственное влияние кризиса на прочие регионы?
Ответы должны быть на моем столе завтра в 8.30. УЖЕ еду.
Кейт.
21.50
На шоссе М4 в обоих направлениях пробкам конца не видно. Ожерелье из зажженных фар растянулось мили на три. Рич с водительского места то и дело стреляет в мою сторону вопросительными взглядами. Я радуюсь темноте: можно игнорировать расстройство мужа, пока не соберусь с силами для разборок.
— И все-таки это странно, Кейт, — нарушает молчание Рич. — Зачем ты сама себе послала цветы на Валентинов день?
— В качестве моральной поддержки. Хотелось, чтобы народ в офисе знал, что меня есть кому поздравить с Днем святого Валентина. На тебя не понадеялась, боялась, что забудешь. Глупость, конечно.
Как, оказывается, легко врать, если дать себе труд попробовать. Гораздо легче, чем признаться мужу, что цветы прислал клиент, с которым я недавно обедала в ресторане; клиент, который с тех пор занимает мои мысли днем и бессовестно вламывается в мои сны по ночам.
Самое время сменить тему.
— Рич, что такое relict? В соборе табличка есть, в память о ком-то там «и его relict» Ангарад.
— Relict по-латыни вдова. Дословно «то, что осталось».
— Другими словами, жена — это остаток от мужа?
— Именно. — Он смеется. — Хотя в нашем случае остатком, понятно, буду я.